Дорогой Эрик,

Безмерно рад, что ты, наконец, выбрался из этого душного Лондона. Признаться, я не ожидал, что ты выберешь Испанию для своего отдыха, мне недавно было сказано, что ты собирался в Италию, страну порока, святых и искусства. Я уже было подумывал посоветовать тебе пару вполне приличных мест, но ты, как всегда, опередил меня. Но мое предложение о советах все еще в силе.
Я, впрочем, тоже не скучаю. Оставаться в Лондоне в это время года могут себе позволить либо очень бедные, либо очень богатые люди. Остаются еще клерки и дураки, но я не горю желанием быть причисленным ни к первым, ни, тем более, ко вторым. У меня были планы составить тебе компанию в твоем круизе по Европе, однако, ты совершенно неожиданно для меня уехал. Я желал бы услышать причину твоего внезапного исчезновения – отвечать на докучливые вопросы знакомых становить все более и более сложным. Это выводит меня из себя.
Однако, не смотря на крушение моих планов, я нашел, чем себя занять. Ты, вероятно, помнишь Безила Шеррера – того приветливого молодого человека, которого представила нам баронесса N в своем салоне. Он был так мил, что пригласил меня погостить у него в поместье несколько недель. Я, честно тебе признаюсь, был несколько смущен и ошарашен этим приглашением, но ни он, ни его прелестные сестра и мать, с которыми я познакомился позже, совершенно не приняли моего отказа. В качестве благодарности за столь любезное приглашение, я был вынужден согласиться и написать портрет Аманды (это сестра Безила). Лучшей модели для моих портретов я еще не видел – она потрясающе красива, тонка, понимает все, что я от нее хочу. Я предчувствую, что выйду на новый уровень мастерства.
Однако, тебе, вероятно, не слишком интересно снова слушать про мои живопись. Увы, я никак не могу избавиться от пагубной привычке постоянно говорить только о картинах. Радушные хозяева только поощряют ее – после обеда мне позирует Аманда, с жадностью выспрашивая о моем увлечении (тем самым постоянно мешая мне рисовать), а за чаем я веду пространные беседы с Безилом о прерафаэлитах, который на удивление сведущ в этом вопросе.
Природа тут чудная – поместье стоит небольшом острове посреди озера. Вокруг леса, до берега добраться можно на лодке а потом несколько миль до ближайшей деревне. Когда я узнал, где мне предстоит жить, я был несказанно удивлен – не думал, что такие дома вообще существуют. Мне отвели удивительно светлую комнату, а мастерскую я поместил в башенке недалеко от дома. Погода ясная и светлая, ничто не мешает мне творить и полностью отдаваться природе.
Должен сообщить, так же, о еще одном прелюбопытном факте. Я начал отращивать волосы. Ты в курсе, насколько я не люблю свои рыжие кудри, но, я проиграл спор (черт подери этого гнусного Джека, который подловил меня на слове!) теперь мне стыдно показываться на людях – мои волосы уже по лопатки и совершенно неприличнейшим образом растрепаны, как будто я провел с тобой несколько дней и ночей, ни на секунду не вылезая из кровати. Не хочешь присоединиться ко мне и тоже отрастить гриву? Держу пари, тебе бы это пошло больше.
Эрик, эти несколько недель были пыткой. Я действительно скучаю и только моя уязвленная гордость и вода, которой окружен дом, воспрепятствовали мне нестись сломя голову в Испанию, к тебе, когда я получил твою открытку. Я действительно планировал несколько совершенно незабываемых недель вдали от Англии, знакомых и досужих сплетен. Уверен, что мало бы запомнил из это поездки «за знаниями», разве что только точно бы узнал какая на вкус твоя кожа и как ты выглядишь после сна.
Потрудись объяснить свое поведение в ответном письме. Я его жду с нетерпением.

Мое сердце затрепетало, когда мне возвестили о долгожданном письме. Ах, Карл, что за вздор! Вовсе не так я должен был начать, но как сдержать нескончаемый поток слов, который обрушивается на мое измученное бессонными ночами сознание, лишь при одном упоминании твоего имени?
Я должен был уехать, Карл, и более того, сознательно я поступил подобно подлецу, что по ночам спеша
* хотела написать: и матерясь хД, сорри, подобного нарушения дисциплины не будет*
к своей карете, сам лично направляет экипаж! Бежал я оттого, что муки расставанья не вынес бы, с утра увидев Вас, о ангел мой, как воплощенье света, и праведный я гнев за то готов принять! Уехал я под утро, об этом вскользь упомянул в письме своем.. в том, первом. Как оказалось - я был прав. Всю ночь меня терзали смутные сомненья: хотелось встать и, наплевав на правила сбежать к тебе, распахивая двери, отбрасывая полог на кровать и долго-долго с упоением тебя, мой ангел, целовать. Но то был сон. Я весь горел, а сердце билось, трепещущим кольцом огня сжигало грудь. Я медлил.. и с упоением на балконе до рассвета просидел, не в силах в одиночестве заснуть.
В Испании раздолье! Я днями и ночами брожу по побережью, пытаясь написать.. лучше всего выходит пальцами по песку, тогда я чувствую, что это все по-настоящему. Жаль только надписи не успевают высыхать. Их, вместе с мыслями моими уносит в глубину, туда, куда после заката отходят волны, обнажая совершенно гладкий берег, очертания которого мне столь часто являют видения, где я имел возможность касаться твоей обнаженной спины, чувствуя такое родное тепло твоего тела, которое, пожалуй, ни в чем не уступает здешнему солнцу... я не могу тебе поведать, Карл, зачем уехал, прости сию мне дерзость. Не время - не могу. Но я вернусь! Пойми меня, мой мальчик, я не могу писать там, где еще свежи, следи войны, холодные, уничтожающие сути чувств. Мне чуждо это. Не вини меня..

Ах, этот Безил Шеррер, mon cher amis, ты явно хочешь смерти здесь моей!
Покуда дома, нет спокойствия мне в тягость тут оставаться! Разуверь меня, о, Карл, длина твоих волос, мне навивает мысли.. о нет, конечно, это вздор. Покуда бьется сердце, и перо в руке держать могу, я напишу.. не вздумай заиграться, Карл! Твой нрав, пленитель- искуситель, познать не надобно ему. Я ясно выражаюсь? Пусть остается он от красоты твоей в плену, увы, не в силах я на расстоянии сие коварство запретить ему, но ты, мой Карл, к семейке Шеррер более не приближайся!

Я думаю отправиться к горам, туда, где обрету покой душевный, Адель, моя подруга передаст тебе с конвертом новый адрес. Прошу, пиши мне каждый день, и пусть не сразу получу я письма все, но.. пусть и кажется тебе это все малозначимым сейчас.. за каждый завиток, поставленный твоей рукой, готов собственноручно отыскать алмаз.

Дорогой Эрик,

Я даже не могу описать всех чувств, что разрослись во мне, едва я получил это письмо! Мне показалось, что голова моя кружиться и паника мелкими коготками впивалась в мою шею, так что я едва мог дышать. Веришь, нет, но я почему-то думал, что в этом письме будет что-то ужасное для меня, что ты напишешь, что разлюбил и не хочешь видеть меня рядом с собой, что те полгода, что мы вместе, для тебя стали величайшей пыткой. Безил как-то говорил мне о том, что то, что мы внушаем сами себе, обязательно сбудется. Я столько раз говорил себе, что ты уехал именно поэтому, что будто уже видел эти слова, написанные на бумаге. Какого же было мое облегчение, когда ты написал совершенно другое! Я все еще не получил ответа на свой вопрос. Что-то внутри меня убеждает спрашивать далее причину твоего отъезда, но я противлюсь этому, потому что мое доверие в тебе велико.

Ты снова написал мне стихами, как однажды, после недолгой разлуки я получил твою записку. Твой талант растет, жаль что я больше не являюсь причиной этого роста.

Испания… Я был там как-то однажды, совсем ребенком. Моя покойная мать очень любила эту страну и отчаянно завидовала своей сестре, которая вышла замуж за испанца. И каждое лето, до ее смерти, мы ездили туда на пару месяцев. Отец никогда с нами не ездил, и она весьма успешно этим пользовалась. Скажи мне, что ты другой и что никто не сможет соблазнить тебя светлыми волосами или томным взглядом! Я не знаю, зачем рассказываю все это тебе. Может, хочу, чтобы ты все обо мне знал? Я хочу туда, к тебе. Чтобы ты написал свое самое лучшее произведение на моей коже, краешком ногтя, как кончиком пера, выписывая на мне слова любви. Песок просто недостоин быть твоей бумагой.

Эрик, Бог с тобой, что ты там себе выдумал про нас с Безилом? Уверяю, он просто любезный друг, который развлекает меня разговорами и различными приятными мелочами. Впрочем, наверное, ты не зря меня предупреждаешь. Должен признаться, что некоторые его поступки меня настораживают и очень смущают. Он постоянно делает мне комплементы и даже как-то принес цветы мне в мастерскую. Боже правый, такое поведение более пошло бы Аманде, чем молодому парню. Я постараюсь быть осторожным и осмотрительным, однако тебе не стоит бояться или сомневаться во мне. Слишком велика моя любовь к тебе, чтобы я смотрел на кого-либо еще.

Уже двенадцать часов ночи. Завтра меня ждет весьма утомительная поездка в город, мне прислали извещение о смерти моей дальней родственницы. Меня бы это никаким боком не коснулось, если бы она не упомянула в завещании. Чрезвычайно любопытно, что же оставила мне всеми забытая старушка, которую я никогда в жизни не видел.
Уже несколько дней я ничего не рисовал, и это угнетает меня. Твое отсутствие пагубно влияет на мое душевное равновесие, как будто даже в самый ясный день я не вижу солнца.

Еще всего пара слов и я перестану докучать тебе этим скучным письмом. Я жду твоего возвращения, у нас осталось так много, чтобы сделать вместе! Я жду письма, потому что люблю тебя.

Всегда твой,
Карл

Карл, я готов поклясться, что ничто в этом мире не может доставить мне такого блаженства, как читать твои письма, проводить пальцем по шершавой бумаге и представлять, как легкое перо летело под натиском твоих быстрых мыслей, как ты откидывал непослушные локоны и снова продолжал облекать свою душу в слова…
Нет, не смогу продолжать, иначе тотчас же брошу и музу, и величественно-равнодушные горы, и рукописи, мои рукописи! – затем только, чтобы чудом перенестись к тебе, мой Карл, припасть губами к твоим губам, и затрепетать от одной лишь мысли о том, что это неземное создание может всецело принадлежать мне!
Но впрочем, иногда ты бываешь совершенно несносен.
Как, как в твою голову могла прийти страшная в своем безумстве мысль о том, что разлюблю тебя? Я днями, ночами скитаюсь по свету затем лишь, чтоб духом упав, упасть на колени пред светлой душою, одним лишь тобою, одним лишь тобою живет мой полет.
Извини мои внезапные переходы, но я не могу удержать своего вдохновения, тем паче когда воскрешаю твой образ в памяти.
Знаешь, мой милый друг, я снова принялся за стихосложение. Образы шумного города, этих грязных оборванцев, которых еще можно встретить на улицах города, этих крикливых торговок, угрюмо-однообразного моря – я не могу черпать во всем этом радостей стиха. И песок... Он убивает мои мысли, они уходят за горизонт, не ловя ответного дыхания.
Ты знаешь, Карл, я был пьяняще счастлив, когда впервые очутился в скромном городке. Я ощущал себя в центре мировозданья, окруженный чашами холмов, покатыми, сонными, как застывшие волны, волны отдалившегося от меня моря.
И я представил, что напишу свое лучшее произведение, произведение, которое переживет меня самого, вообрази! Я опишу нашу любовь, наше сплетение душ поразит не одно поколение!
Нет, впрочем, я замечтался. Не вини меня в этих мальчишеских выходках, но от одного только образа твоего в голове моей сказочными огнями загораются чудесные образы. Иногда мне хочется быть художником, как ты, или ваятелем! Чтобы запечатлеть тебя в мраморе – твоя кожа бела, локоны отливают золотом, дороже которого нет в целом мире… Я не могу спокойно думать об этом, я порву, порву все и вернусь обратно!
О, Безил.. Он возмутил меня еще тогда, когда улыбкою чертовской твой светлый опалил он взгляд.
Не может быть, чтоб так несносно он благоволил всем подряд!
Я искренне надеюсь, что он прекратит эти чудовищно неприличные и возмутительные попытки! Карл, я верю, что ты пресечешь это, как бы обижен ни был Безил. Он замечательный человек и достойный джентльмен, но я не стерплю подобного!
Аманда, милая девочка, я имел счастье быть знаком с ней – она так чудно пишет пейзажи!

Уже светает – я вижу за окном смутно-розовые очертания холмов и темнеющие крыши аккуратных домиков. Пора задуть свечу. Я не спал ни минуты, блуждал по расщелинам, мыслями бродя по закоулкам человеческой души.. Я должен вздремнуть, утром я должен успеть отдать это письмо торговцам, отправляющимся в Атьенсу.
Ах да, мой милый Карл, я совсем забыл тебе сказать – я поселился у местной жительницы, синьоры Карлы Ла-Миньосы. Она была столь добра, что одну из лучших комнат своего постоялого двора отделила мне. Отсюда открывается великолепный вид, а в самой комнате всегда блуждает свежий ветер, заставляющий трепетать занавески. Совсем так же, как ты заставляешь трепетать мое сердце.
Прошу, напиши, как только сможешь.

Здравствуй, мой дорогой Эрик!

Извини, что заставил тебя ждать.
Но в течение нескольких дней я не мог не то что взяться за перо - я не был в состоянии оторвать головы от подушки.
Всему виной та злосчастная поездка в Лондон для того, чтобы присутствовать на оглашении завещания благосклонной старушки. Дорога туда была прекрасной. Рано утром я сел на новый поезд с комфортабельными купе и провёл в мечтах несколько часов, безотрывно глядя за окно на удивительные пейзажи. К концу поездки я, признаюсь, заскучал, ибо, следует согласиться, виды нашей родной Англии в общем и предместий Лондона в частности не идут ни в какое сравнение с красотами просторов Ирландии. Интересно, с этого начинали нынешние республиканцы?.. Ах, впрочем, не воспринимай мою внезапную мысль всерьёз. Это всего лишь последствия недавной лихорадки.
Вернёмся в Лондон.
Не буду описывать тебе скучную процедуру. Поверенный оказался человеком, обладающим очень нежелательным для деловых людей даром - умением убаюкать людей своим голосом. Но я стойко держался до самого конца. И это того стоило. Эрик, я был вне себя от счастья и отказывался верить! Я даже чуть не подпрыгнул и не воскликнул от восторга - благо, что вовремя вспомнил, где нахожусь, и по какому поводу все собрались. Да, печально, что милая троюродная тётушка нас покинула, пусть земля ей будет пухом. Но... тебе-то я могу без лишних вздохов и церемоний написать о нежданно-негаданно свалившемся на меня счастье, не побоюсь этого слова.
Эрик! Эрик, у меня теперь есть загородный дом!
Тетушка, как оказалось, была очень деловитой и преприимчивой - обзавелась несколькими поместьями в разных графствах здесь и парой-тройкой - за границей, и все их поддерживала на плаву, даже более того - её земли процветали! Поразительная женщина. Видно, у неё была настоящая мужская хватка. Я жалею теперь о том, что был лишён общения с ней - уверен, она была очень интересным и мудрым человеком.
Но что-то я увлекся пением дифирамбов моей покойной родственнице. Надеюсь, ты не сочтёшь мои слова в её адрес неискренними. Даже бы если мне не досталось столь весомой доли, я бы не стал расхваливать эту женщину меньше. Мне удалось пообщаться с её более близкой родней и узнать очень много занимательного о её жизни. Да, знаешь, и эти люди мне показались весьма интересными. Каждый - чем-то своим. Там же я наконец встретился со своим таинственным кузеном (о нём в Лондоне и далеко за его пределами ходят очень противоречивые слухи, ты помнишь). Сказать, что это странный человек, не сказать ничего. Я был удивлён тому, что мы с Демианом (ты должен оценить поэтичность и загадочность этого имени) почти ровесники, потому что чувствовал себя рядом ним неопытным мальчишкой. Я до сих пор не понимаю, чем так могла заинтересовать его моя персона, что он сам подошёл и первым заговорил со мной.
И вот, теперь я начал ощущать на себе то магическое действие, о котором говорят все, кто с ним знаком. Знаешь, я не могу этого описать словами (у меня нет твоего дара), но, может быть, я нарисую. Одно мне пока ясно - то, что личность эта в высшей степени неординарная и загадочная, если не сказать больше... Эрик, мне кажется, что у этого человека очень тёмная душа. От него так и веет пороком.

Ох, видно, болезнь заставляет мои мысли постоянно выбиваться из колеи. Прошу прошения, мой дорогой. Я попытаюсь далее писать чётче.
Я, наверно, уже заставил тебя сгорать от нетерпения и беспокойства по поводу причин моего недомогания? Как же эгоистично было с моей стороны так пространно рассуждать, ничего толком и не объяснив.
исправляюсь.
Расставшись с Демианом (я не смог почему-то отказать ему в ответ на приглашение выпить чаю у него на ...-стрит), я отправился к себе и провёл мучительную, бессонную ночь, думая о тебе, о нас.
Эрик, я больше не могу спокойно засыпать без тебя! Мне не просто одиноко - мне страшно, больно. Эта разлука мучает меня так, как ничто другое никогда не мучало. Я уже готов возненавидеть Испанию за то, что она завладела тобой. И чем больше ты восхваляешь её, тем сильнее во мне разрастается обида и зависть к этой стране. Почему тебя ласкает морской бриз и тёплые волны, а я не могу?! Почему тебя видят все те люди, но не вижу я?! Я начинаю завидовать даже уличным торговцам, с которыми ты, я уверен, говоришь каждое утро, покупая фрукты и вино. Они не способны оценить всей мелодичности твоего голоса, не способны в полной мере насладиться каждым словом, вырвавшемся из твоих уст. Боже, написав это, я теперь не смогу в ближайшее время думать ни о чём, кроме...

Я даже отложил недописанное письмо и схватился за карандаш. И пока не воспроизвёл в точности на бумаге нежную линию твоих таких желанных для меня сейчас губ, не смог приняться писать снова.
Прости, но я схожу с ума.

Возвращаюсь к тому, на чём закончил. Та ночь была ужасной. Но я и представить себе не мог, что меня ожидало на следующий день.
Снова сев на утренний поезд, я почти сразу же заснул - моё тело всё же кое-как совладало с чувствами и переживаниями. Проснуться меня заставил резкий толчок и скрежет. Как потом выяснилось, под рельсами в нескольких местах просела почва - хлынувший ещё днём ливень сделал своё дело, более того - местность в том районе была болотистая. Поезд начал сходить с рельс, но, слава Богу, скорость была небольшая, и машинисту каким-то чудом удалось остановить движение состава. Конечно же, лёгкой паники избежать не удалось.
Авария случилась вблизи границы, недалеко от одного захолустного городка (явный оптимист назвал то место городом). Не знаю, что мной в тот момент завладело, но теперь я осознаю, что это было каким-то помутнением. Я поспешил покинуть поезд, наивно полагая, что мне удастся без проблем добраться до поместья Шерреров на почтовых. Сейчас я проклинаю свою неосмотрительность и живо представляю твоё негодование. Конечно же, мы увязли в добротной ирландской грязи где-то на пол-пути. А буйство стихии не прекращалось. Остаётся добавить только то, что карета была наполовину открытой, и станут ясны причины моей тяжёлой простуды. До ближайшей деревеньки пришлось идти пешком, а далее - скакать верхом, так как других вариантов уже не было.
Взволнованный Безил встретил меня у въезда в свои владения уже глубокой ночью. Честь этому человеку делает то, что он не стал сразу меня слишком бранить, а тут же поднял всю прислугу и распорядился приготовить мне горячую ванну, а также напоить чаем со всем прилагающимся. Но несмотря на все старания моих добрых друзей лихорадка всё же меня настигла к утру.
Дальнейшие события мне вспоминаются плохо. Всплывает только образ Безила, просидевшего все эти дни у моей постели и заботливо предупреждавшего все мои желания. Сейчас я чувствую себя таким обязанным ему. Мне даже не по себе. Он сообщил мне, что в бреду я часто произносил одно имя... Конечно же, твоё, мой Эрик.
Ещё я помню абстрактные картины, захватывавшие меня, словно кошмары. Некоторые я сейчас вспоминаю с дрожью.
Немного прийдя в себя, я первый раз за последние дни порадовался тому, что тебя нет рядом, ибо я бы провалился от стыда, если бы ты увидел меня в таком жалком состоянии.
Но то была минутная радость. За ней, вместе с силами, пришла и горечь от осознания того, что всё возвращается на круги своя, и я снова должен буду проводить в сознании бесконечно длинные дни и убийственно одинокие ночи. Вчера в полночь я уже не смог и дальше ворочаться без сна в постели и спустился вниз. Каково же было моё удивление, когда я встретил в библиотеке Безила. Оказывается, что ему так же не спалось, но с ним такое часто бывает, и он перестал мучаться в поисках сна, а просто каждый раз спускается в библиотеку, чтобы скоротать часы за книгой с бокалом вина или же просто - в размышлениях.
А ведь и правда, Эрик, ночью размышляется гораздо лучше. В какой-то момент я даже поймал себя на мысли, что хочу, не медля, взяться за холст и палитру. Безил вовремя меня удержал. Мы проговорили с ним до рассвета и, усталые, разошлись.
Я проспал двенадцать часов и встал только под вечер. Безила дома не было - поехал верхом к соседям. Возможно, он вернётся к ночи, и мы продолжим наши ночные посиделки.
Эрик, хочу тебя успокоить: он стал деликатнее и больше не смущает меня своими неожиданными поступками. Я думаю, что невербально дал Безилу понять, как я к нему отношусь и как его воспринимаю.

А ещё сегодня пришло письмо от... ты не поверишь - от Демиана. Я был изумлён! Он любезно осведомлялся о моём здоровье и приглашал в Лондон на обед, который он устраивал совместно со своей сестрой.
Я раздумываю над приглашением.

А вообще - это всё чепуха по сравнению с моей тоской по тебе. Эрик, это жестоко, очень жестоко!
Я уже не знаю, куда себя деть.

Ты хочешь, чтобы я совсем позабыл твои объятия? Ты хочешь, чтобы я ослеп от того, что не могу смотреть в твои глаза? Ты хочешь, чтобы я замёрз без пламени страсти, в которой мы с тобой тонули жаркими ночами? Те ночи. Как мало их было! Да, мне мало! Я уверен, что и тебе тоже! Они были будто вырванными, украденными. И незавершёнными.

Мне пришло в голову: а ведь теперь мы могли бы уединяться в том доме, который мне оставила тётушка, и упиваться друг другом до тех пор, пока сон не захватит нас, неся в следующий дивный день, который с радостью уступит место новой ночи, нашей ночи...
Представь это! Только представив, уже можно почувствовать жар, желание...

Эрик, напиши мне, что твоя поездка подходит к концу, молю!


Твой Карл

Благодарю Господа Бога за то, что получил твоё письмо. Уверяю, все эти дни я так страдал от его отсутствия, что чуть не слёг в постель в приступе любовной лихорадки. Я уж подумал, что ты меня совсем забыл, увлёкся кем-то, или я нечаянно обидел тебя, сам того не заметив. Мой друг, молю, не поступай так больше, не затягивай с ответом. Твои письма - словно живительный глоток кислорода для моего измученного расставанием тела, а без них я медленно умираю, вяну, словно та алая роза, которую ты подарил мне в последнюю нашу встречу перед твоим отъездом (к слову сказать, я попытался сохранить её, засушив между страницами своей любимой книги). Все твои письма ко мне хранятся на прикроватной тумбочке в изголовье моей кровати. Каждый день, проснувшись с первыми лучами солнца, перечитываю их, вновь и вновь, до боли напрягая глаза, пытаясь найти в них ещё что-нибудь, что ещё не заучено мною наизусть. Я помню каждое твоё слово, каждый росчерк твоего острого пера. Ей-богу, скоро эти письма рассыплются от столь досконального изучения.
Но, мой милый, долгое ожидание только добавило восторга, когда мне доложили, что пришёл ответ от тебя. О, я был вне себя от радости, прижимая к груди шершавый конверт, вдыхая его запах (даю на отсечение голову - он всё ещё хранил твой аромат), предвкушая строчки, написанные твоим быстрым острым почерком. Но в голове всё ещё роились мысли о том, это твоё прощальное письмо, что ты решил меня оставить, но не знал, как лучше написать об этом, поэтому и медлил.
Стоит ли говорить, что я выдохнул с облегчением, когда узнал, что столь долгий ответ вызван не тем, что чувства твои угасли, а твоей внезапной болезнью (каюсь, каюсь за столь гадкие эгоистичные слова, прости меня). Больше всего на свете я жалею, что меня не было рядом с тобой во время этой ужасной болезни! Я бы остудил твой жар поцелуями своих ледяных губ, лёгким дыханием прогнал кошмары, охватывающие тебя и не дающие уснуть спокойно, предупреждал бы все твои желания, заботился бы так, как только смог. Один Бог видит, как мне тяжело от того, что я не смог этого сделать, что я оказался за много километров от тебя, когда тебе было так плохо, и ты так нуждался в моей помощи. Однако я благодарен Безилу за заботу о тебе, хоть во мне и проснулась вновь кипучая ревность. Но не будем об этом, лучше поговорим о других вещах.
Покойная тётушка оставила тебе дом? Поздравляю, это просто прекрасно, хоть и жаль, что такая достойнейшая, по твоим словам, женщина умерла. Сожалею, что вы так и не смогли пообщаться, думаю, ты бы открыл для себя много нового в её умудрённых жизненным опытом речах. Но к несчастью, все люди когда-нибудь умирают, поэтому в твоих силах лишь помолиться за упокой её души на небесах и с благодарностью принять её прощальный дар. Как говориться, requiescat in pace, мир её праху.
Ты пишешь, что познакомился со своим кузеном Демианом. Я слышал, что про него говорят в обществе, и, надо сказать, совсем не в восторге от этих слов. Знаю, общество склонно преувеличивать, но прошу, ради меня, не дай пороку, идущему от него, одержать верх над твоим сознанием. Обещай мне, что постараешься как можно меньше пребывать в его обществе. Надеюсь на твоё благоразумие.
Ах, почему ты так жесток со мной? Зачем ты спрашиваешь меня, когда я приеду? Ведь если бы я знал, то сказал бы тебе первому. Своим вопросом ты лишь снова разбудил ту щемящую тоску, которая живёт в моём сердце со дня нашего последнего свидания. Поверь, если бы я только мог, я раскинул бы крылья, дарованные мне твоей любовью и полетел бы через всю Европу, только бы заглянуть в твои прекрасные глаза, прочитать в них все те чувства, которые яркими бабочками порхают в твоей душе, прижать тебя к своей груди, в которой бешено бьётся любящее сердце, и не отпускать никогда!
На этом я вынужден закончить, ведь ко мне пришёл мой новый знакомый, сеньор Кортес, интереснейший человек, с которым нас свел счастливый случай или же рука судьбы в лице синьоры Карлы Ла-Миньосы. По её словам, она знавала его совсем ребёнком.
Как бы то ни было, Кортес, заметив, что я страдаю от временного отсутствия вдохновения и. как следствие, безделья, любезно предложил мне составить ему компанию в сегодняшней загородной поездке, и я не смог ему отказать. Если хочешь, позже я опишу тебе эту прогулку во всех подробностях.
До свидания, милый, береги себя. Надеюсь на скорейший ответ.

Дорогой Эрик,

Вовсе не стоило так страдать от отсутствия письма, уверяю, это было лишнее. Если бы я только мог, я бы отвечал тебе быстрее, но жизнь, наконец, закрутила меня в своем круговороте и я совершенно потерял счет времени! Клянусь, если бы сегодня Безил не напомнил мне о ярмарке в соседнем городе, я бы так и не узнал какое же сегодня число.

Да, я все еще живу у гостеприимной семьи Шерреров, и теперь с удовольствием пишу портрет Безила, так как с милой Амандой я закончил еще несколько дней назад. Уверяю тебя, ты слишком плохо о нем думал, когда говорил его опасаться – те невинные ухаживания, что поначалу так меня смущали, прекратились и я получаю несравненное удовольствие от общения с ним. Он чертовски умный и тонкий собеседник и, если бы я так не скучал по нашим с тобой беседам, я бы ценил его меньше, что было бы с моей стороны невероятной ошибкой.

Я планирую остаться тут еще на несколько дней, а потом перебраться в полученный по наследству дом. Его пока приводят в порядок нанятые мной рабочие, а я руковожу всем этим из поместья. Позже я собираюсь все-таки посетить Европу. Не волнуйся, я не собираюсь наведываться в Испанию – слишком велик соблазн, но я ему не поддамся! – мои пути приведут меня в Финляндию и Норвегию, слишком они меня интригуют. Если ты посчитал нужным уехать от меня в другую страну – я не буду приезжать к тебе. Ты захотел от меня отдохнуть и я принимаю и понимаю твое желание. И нисколько не сержусь.

Пожалуй, мне стоит рассказать тебе о ярмарке? Боже, я ожидал, что это будет ужасно, что там повсюду будут цыгане, неопрятные торговки, и я пропахну чесноком (ты же знаешь как я не люблю этот запах бедности). Все оказалось совершенно не так! Цыгане, конечно, были, но не такие как я ожидал – яркие, нарядные, красивые. Ты когда-нибудь видел шпагоглотателей? А людей, извергающих огонь? А цыганские танцы под скрипку в свете костра? Это было незабываемо! Мы с Безилом чудесно провели время и натанцевались до упаду, в конце дня, а я, кажется, был так пьян, когда мы приехали домой, что бедный Безил был вынужден тащить меня на руках в мою спальню! Хочу сказать тебе презабавнейшую вещь – мне нагадали, что я скоро расстанусь со своей любовью.

Забавно, но у меня давно такое предчувствие. Эрик, я беспокоюсь за тебя и за нас. Ты мне совсем не доверяешь! Твоя беспочвенная ревность меня оскорбляет – как еще я могу доказать тебе, что я достоин доверия и что я не стану любить тебя меньше, если у меня появятся новые друзья и знакомые? Мой дорогой Эрик, доверие это слишком хрупкая материя, и она вот-вот с треском порвется. Не тяни в свою сторону слишком много, я всего не удержу.

Кроме того, мне совершенно не нравится то, как ты отзываешься о Демиане. Пожалуй, это как раз тот случай, когда общество все преувеличивает. Ты заставляешь меня беспокоится.

Жду твоего ответа. И все еще люблю.
Карл

Баронет Шеррер!
Взывать ли к совести твоей, мой друг отчаянный, бесценный?
Покуда ложь твоих кровей свершает заговор нетленный,
Ты отреченья позабудь, слова мои, прими за суть!
Ах, Безил! Я тоской томим, меня снедает ревность, злоба!
Пока ты там, мой херувим, я не могу творить спокойно!
Мне часто снятся по ночам, твои пленительные губы,
Вчера лишь ночью я кричал, что мысли вздорные забуду!
Ты сжалься, не терзай меня, своей пленительной улыбкой,
Что светит ночью без огня, увы- сие моя ошибка!
Я больше не могу вдали! Мне в тягость муки расставанья!
Мой ангел, таю от любви, и страстно я тебя желаю!
Ты так жесток, играешь ловко, должно быть в прошлом ты плутовка!
В глазах твоих зеленый свет, не обещает мне побед, но ты, покуда я страдаю,
Ночами тихо умираю, себя меж строчками теряю,
Мне должен передать ответ: ты меня любишь или нет?
Твоей игры расчет холодный,
Твоих речей- мечам подобным, не воспротивлюсь больше я!
О, сударь, Вы- душа моя!

P.S.
Ты не терзай меня с ответом, как только вышлю тебе это, так срочно поскачу к горам, туда, где высоко туман, белеет с облаками вкупе, туда, где рай, блаженства муки. А ты кончай свои забавы, мне больно лгать в ответах Карлу.

Дорогой Эрик,

Не заставляю тебя долго ждать и пишу вновь, спустя всего лишь несколько дней после моего последнего письма. Я поражен, разочарован, оскорблен! До меня дошло письмо интересного содержания, от тебя. Но оно не посвящено мне! И как ты думаешь, кто мне передал эту вещицу, которая пропитана твоим запахом и словами о пламенной любви, которая сохранила на своей бумажной поверхности прикосновения твоих тонких перстов? Этот человек – мой дорогой кузен, которого ты так опасался. Теперь я понимаю, к чему были все те предупреждения и советы. Демиан меня оповестил о многом, раскрыл все карты. А я ведь доверял тебе! Верил! И больше так не доверял никому, мечтал, мучался от одиноких и холодных ночей. А ты лишь создал дымку из красивых фраз передо мной, затуманил мои мысли, а я влюбился как наивный мальчишка, который не поведал еще вкуса жизни. За что? За ту любовь, что я дарил тебе ночами? За тот огонь, который пылал во мне от твоих взглядов и прикосновений? И у меня нет слов, чтобы описать все чувства. Люблю и ненавижу одновременно, за предательство и сладкую ложь, которую ты мне преподносил так реалистично, что я совсем забылся от любви. Но правда меня спустила с небес. Ты прекрасно знаешь, что мне уже приходилось падать, но так больно разбиваться ещё никогда не было.
Я уезжаю из поместья Безила. Немедленно. Еще вчера я дорисовал портрет, меня здесь больше ничего не держит. И он мне лгал, все эти дни. Так преданно смотрел в глаза, что вызвали у меня доверие. И как теперь я могу спокойно жить, зная о том, что у вас с ним тайная любовь?! При том такая светлая, воздушная, которой ты так дорожишь! И пишешь всё в стихах, как писал и мне когда-то. Господи, как же противно! Я готов взвыть от жгучей и горькой боли, что переполняет мою грудь. И меня ревность теперь разрывает на куски, на мелкие частицы, которые как пыль хотят раствориться в атмосфере, пропасть в ночной тиши и разлететься по всему свету, но не быть единым целым. Ведь единым целым мы были с тобой. Но нет, я ошибаюсь. Так думаю ведь только я, а ты... Любишь и любил другого.
Я выражу всё это на холсте. Вновь возьму кисть и краски. Вдохновение вернулось, но в слегка другой форме, вновь это вдохновение даришь ты. Зачем я сейчас перед тобой так распинаюсь и пишу баллады о несчастных чувствах и любви? Я лишь хочу написать прощальное письмо, где хочу высказать всю любовь и горечь моей души. Но не могу, тяжел тот груз, который теперь лежит на мне. А всё из-за того письма Безилу. Как же я хочу, чтобы это оказалось неправдой, жутким сном и лишь моим бредом от простуды. Хотя, я сейчас просто утешаю себя. Да, я глуп, глуп из-за неуёмной любви к тебе, Эрик! Реальность мелькает перед глазами, я вновь и вновь перечитываю письмо, пытаюсь понять смысл. Хотя что тут понимать? Ведь ты не мой.

А я люблю тебя, по-прежнему. Я унижен и потерян, ведь не могу что-то поделать. Приду в себя, а там посмотрим.

О, милый, милый!
У меня трясутся руки. Это уже четвертое письмо, которое я пытаюсь написать. Боже! На первый лист я пролил чернильницу. Второй, который я дрожащими руками достал из ящика дубового комода, я нещадно расцарапал пером – столь силен был нажим моей руки.
Третье? Строчки скакали так, будто меня опоили крепчайшим испанским вином.
Как будто твоя лихорадка добралась на лошадях до меня.
Судорожно сжимаю твое последнее письмо и пытаюсь понять, как велики размеры той бездны, которую я собственными руками, словно языческий бог, разверз между нашими ногами.
Бэзил…
Черт возьми, как я ненавижу его! Да, ненавижу! Ты спросишь меня, что же было то письмо, которое я отправил ему?
Помрачение, помрачение моего дикого рассудка?

Снова, снова и снова перечитываю твое письмо и не могу оторваться, теряю смысл своих строк, но возвращаюсь к твоим. Полно, пора взять себя в руки и продолжить.

В один из тех серых дней, которые иногда накрывают солнечную Испанию, я думал о том последнем дне, когда я решился уехать, не разбирая дороги, не дав прощального поцелуя тебе, моя радость!
Ты, наверно, подумал, что это все проявления моей творческой натуры? Отчасти.
В тот вечер я виделся с баронетом. О, чертово семя, зачем он попался мне на пути?!
Представь, только вообрази, я возомнил себя жрецом красоты, которому дозволено любоваться и чувствовать чудеса сразу в двух храмах! Я мысленно очерчивал его правильные черты, закрывая глаза, я видел его.
И тут я испугался, несказанно, звериным испугом. Как я мог думать о ком-то другом, кроме тебя, своего божества?
Тотчас же убежал, улетел, уехал. Стыд, боль, грусть и осознание своей вины. И ничего больше.
Ты поймешь, мой милый, ты должен понять, что это было пустое наваждение, лживая вспышка на столь же лживом небе! Бэзил так ловко вскружит голову любому… Но это головокружение быстро проходит вдали от правильных черт дьявола.
И я уехал, оставив тебя с ним. Поймешь ли мои чувства теперь?
Своим последним письмом о Бэзиле, о ярмарке ты разрушил все мое напускное спокойствие, мои попытки найти правду в закоулках горных долин.
Он посмел опалить своей ложью и тебя, создание!
Я плохо помню тот вечер, когда написал те строки. Меня бросало то в жар, то в холод, я трясся в безумном гневе, исходил разгорающейся любовью, как один из деревянных домов в любом испанском городке. Любовью к кому?
Сейчас я понимаю, что только к тебе, к тебе, мой Карл, мой алмаз среди пустой желтой шелухи, среди выпитых бокалов вина! Но мог ли я тогда осознавать, что делаю?
Рвал на себе волосы, сбрасывал с комода и столика все, что попадалось под руку – старые газеты, недопитый бокал, мои любимые книги – они падали на деревянный пол, как сбитые птицы, ощеря беззубые клювы и распластавши сломанные крылья.
Я смеялся. Смеялся тому, что Бэзил забудет о тебе, закроет глаза лжи, и пустит всю свою реку огня на меня. А я?
А я в безумии буду рвать его письма, пропитанные тем же запахом, что и твои – наверно, это запахи ириса, в таком изобилии растущего вокруг поместья, - рвать и бросать в весело полыхающий огонь. Угольки, пепел, - вот что останется от Бэзила, от его грубой лжи. Она познается только на расстоянии, когда не видишь перед собой всех его масок.
Карл, знаю, презираешь меня. Знаю, ничем теперь не восстановить твердую почву между нами. Но я смог показать тебе настоящего Бэзила, смог открыть тебе глаза! Такими жертвами… Но послушай! Молю, бесценный друг, не пускайся во все тяжкие! Не проводи время в кабаках, раздольно бросивших свои крылья на просторах северных стран! Молю, и слезы катятся из глаз – о, это недостойно настоящего мужчины, но я не буду сдерживать их.
Только пойми, что тебя люблю я. Тебя, а не ложь, притаившуюся в уголках серых глаз.
Ведь он прислал мне письмо. Прислал. Вежливо извинившись, он в светских выражениях сообщил, что всецело предан Карлу. Что влюблен в него, как мальчишка. И что ради его же благополучия он желает показать эти строки ему. Но Демиан.. О, они заодно, заодно, в своей коварности нашедши единенье, как будто пламенное легкое верченье руководит ими, и тащит за собой, чтоб совершать постыдные поступки, и за собою мирных увлекать!

Я убью себя, убью! Если не кинусь тотчас же туда, где еще тлеет след копыт твоей лошади. Меня ничто не удержит, я уверен! И будь прокляты горы, натолкнувшие меня на мысль о вседозволенности и правильном биении сердца! Проведя всего два дня здесь, я не смог оставаться долее. Покидаю задумчивую Францию. Я скачу к тебе!

Прости за столь сумбурные и несвязные строки.

Здравствуй, Эрик.

Я получил твоё письмо ещё до отъезда из Англии – мне в Суррей его переслал Безил (как благородно с его стороны!). Но поверь – не известие о твоём скором приезде заставило меня сорваться с места, бросив Нью Хоуп (говорящее название получило это небольшое поместье, не правда ли?), а мои страхи.
Невероятных усилий мне стоило не ответить сразу же, бесчисленное множество раз я кидался как бешеный, будто в припадке, к столу и хватался за перо, но вовремя себя останавливал. Признаюсь, я всё же начал тебе писать, но сейчас пепел, в который превратилось то письмо вместе со всей писчей бумагой в доме, уже давно развеян. Мне пришлось вылить все чернила и даже приказать слуге запереть шкатулку с углём, сангиной, соусом и сепией. Так велико было моё желание тебе написать, что я уже хотел было взять обгорелую спичку и газетную бумагу. Но настал момент, когда я смог себя взять в руки и начать собираться в дорогу. И всё это время, пока я судорожно паковал чемодан, и далее – всю дорогу до парома, - те сожжённые строчки звенели в моих ушах, рвались к тебе, не давали мне покоя. Сходя с корабля, в ответ на тёплые пожелания капитана, я даже произнёс одну из этих проклятых строк вслух.
Да и сейчас я помню всё. Но не напишу тебе ни одного предложения из того письма-призрака. Пусть он будет мучить и пугать одного меня. Я сумел обуздать своё первоначальное воодушевление. На это мне потребовалось три недели, как видишь.
Но... я смог это сделать.
Прохладный, даже в конце июля, воздух Скандинавии остудил мою горячую голову, остановил поток лихорадочных мыслей, выливавшихся в призрачные, идеалистичные надежды. Необыкновенная атмосфера северных стран даже успокоила меня. Хотя… в воздухе ли дело? Или в тебе? Или во мне? А может, в Безиле? Или… в Демиане?
Вопросы, вопросы, они истязают своими непрекращающимися пытками моё сознание, заполняют собой всё то пространство, где раньше были мысли о тебе, где жили мечты о нашем счастье. Я их лелеял, оберегал и защищал от пагубного влияния реальности. Зачем? Снова вопрос. Ха-ха. Кому я задаю его?
А знаешь, находясь в Норвегии, я написал твой портрет – на фоне окна, из которого открывается захватывающий дух вид на скалистые берега, врезающиеся в глубокие, загадочные воды Северного моря. Я хотел оставить полотно там, в одиноком домике на холме, продуваемом ветрами. Но я слишком тщеславен для того, чтобы дать пропасть безвестно своей лучшей работе. Да, нескромно так заявлять, но это признано не только мной. Я же не написал, что эта картина – моя любимая. Отнюдь. Знаю, что сделаю тебе больно, но скажу: я ненавижу это полотно. И только благодаря Демиану я не уничтожил его, а отдал в галерею. И я не был удивлён, когда узнал, что портрет купили через два дня. Это сделал ты? Демиан бы не стал скрывать от меня покупки, хотя и стремился ею обладать, но получил отказ.
Прочитав это письмо, ты, возможно, упрекнёшь меня в холодности и даже более того – в бессердечности. Вероятно также, что ты спишешь мою бесчувственность на то, что я подпал под «дурное» влияние Демиана. Да, мы общаемся и весьма неплохо. Более того – я намерен теперь частенько гостить у него в Лондоне и посылать ему ответные приглашения в Нью Хоуп. Хочу сказать, что все те слухи, которыми пропитался застоявшийся воздух в салонах и клубах, - вздор, полнейший, грубый вздор. Всё это – лишь толки завистников и чопорных невежд, которые добровольно одели шоры и теперь не могут посмотреть дальше и глубже. Несчастные. Пусть сами себя жалеют. Надеюсь, ты далее не будешь приписывать себя к их числу.
А мир Демиана – это совершенно чуждое нашему консервативному, заплесневелому обществу измерение. Но тебе, скорее всего, до сих пор неприятно о нём читать. Что ж, сообщи мне, если изменишь свою точку зрения. В конце концов, ты всегда отличался широтой взглядов – что же теперь может измениться?
Ах, да – главное – твоё отношение ко мне, а соответственно, и к моему окружению. Что ж – твоё право, но не суди поверхностно, заклинаю.

Полагаю, я сойду за совсем чёрствого человека в твоём представлении, если никак больше не отреагирую на твоё полное страданий и беспорядочных чувств письмо.
Что я могу сказать… Оно тронуло меня до глубины души. Банально, но это так. Каждое твоё слово будто резало мою кожу, хлестало по моим нервам, волновало, воскрешало иллюзии. Больно. Не надо так больше.

Я тебе не верю.


Карл

Я уже и не надеялся, что ты прочтёшь моё письмо и, тем более, ответишь. Да, Безил клятвенно обещал отправить его, но у меня с недавних пор есть причины не доверять этому человеку (мы оба их знаем). Да, я перестал винить его в произошедшем, ведь в аду всегда горит поддавшийся на уговоры грешник, а не безжалостно искусивший его дьявол, но всё же мне трудно забыть свою неприязнь. Но я постараюсь это сделать.
Ты пишешь, что не веришь моим словам. О, Карл, это молвит твой рассудок, но прислушайся к тому, что говорит душа. Пожалуйста, сделай это ради меня, ради нас! Не будь так жестокосерден! Я причинил тебе много горя, но знал бы ты, как невыносимо было мне самому всё то время, покуда ты был в Скандинавии. Особенно когда Безил отказался дать мне говорить твой адрес, объяснив это тем, что ты не желаешь видеть меня. Я готов был забраться на Эверест или же камнем броситься на дно океана, лишь бы убежать от своих мыслей, своих чувств, своей боли. Даже сама мысль о том, что ты можешь не простить меня, причиняла невыносимые страдания. Вслушайся ты тогда в вой ветра за окном, ты бы непременно разобрал мой крик, полный отчаянья и горечи утраты. Да, тогда я действительно думал, что потерял тебя навсегда. Но получив вчера твоё письмо, я понял, что все мои страхи были напрасными: ты простил меня, хоть и боишься признаться в этом даже себе. Иначе не сжёг бы ты первое письмо и не написал бы новое.



Так же, если бы в твоём сердце не оставалось ни капли чувств ко мне, кроме ненависти и злобы, ты бы никогда не написал мой портрет, столь прекрасный по твоим словам. А я знаю, ты очень критично относишься к своим творениям. Сожалею, что мне не довелось увидеть его своими глазами, но совершенно не сомневаюсь, что это шедевр, как и всё, что выходит из-под твоей кисти. Вопреки твоему предположению, я не покупал эту картину, нет. Хотел, но не успел: кто-то опередил меня. Но я уверен, ты напишешь ещё не один мой портрет, не правда ли?
Мой ангел, умоляю, позволь мне приехать к тебе в Нью Хоуп. Я не смогу более жить в разлуке с тобой. Что значат эти бессмысленные слова, все эти письма по сравнению с твоей бархатной кожей и нежным взглядом? Я залечу душевные раны, оставленные мной в твоей душе своими прикосновениями и поцелуями снова вдохну в тебя веру в нашу любовь.
Я приеду, как только ты напишешь, что готов принять меня. Надеюсь, это случится совсем скоро, ведь я сгораю от нетерпения вновь услышать твой голос и почувствовать, как ты прижимаешься ко мне, обнимая так крепко, насколько хватает сил. Люблю тебя.

Дорогой Эрик,

Я не поверил своим глазам, когда мне принесли твое ответное письмо. Кажется, в своих последних строках я ясно дал тебе понять, что не желаю больше получать твои письма, что не верю больше в сладкую иллюзию, что ты создал, когда мы были вместе! Почему ты терзаешь меня, когда я хочу закрыться в себе и до конца вылечить свои раны? Ты просишь прислушаться к душе, но я не могу – я ничего не слышу, кроме дикого крика боли.
Эверест? Дно океана? Почему ты не думал об этом, когда писал то злосчастное письмо? Что толку в этих метаниях сейчас, когда свет померк для меня и я ничего не вижу в кромешной темноте предательства?
Боже, ты заставляешь меня говорить так же высокопарно, как говоришь сам, хотя я совершенно этого не желаю. Так же как и не желаю больше говорить о твоем предательстве – что толку ворошить то, что было?

Ты льстишь мне на счет шедевров, хотя мне и приятны твои слова. Портрет уже давно купили, а я так и не узнал ничего о его судьбе. Ах, Эрик, я так корю себя за свой импульсивный поступок! Если бы я только хоть немного повременил и остыл – моя лучшая работа осталась бы со мной. Ты, наверно, читая эти строки, с горькой улыбкой качаешь головой – я так и вижу это, я бы даже зарисовал это на полях, но впервые мне писать легче, чем рисовать, - думая, какой же я еще мальчишка. Да! Верно… все верно. Я мальчишка, и совсем не знаю что хочу от себя и окружающих. Потому что я смущен и не знаю кому верить.

Ты знаешь, Демиан каждый день просит меня пригласить тебя в поместье, чтобы мы могли поговорить. Его бесконечные увещевания и просьбы выслушать тебя так меня раздражают, что я вчера даже сорвался на него, за что мне очень стыдно. Почему он так печется о тебе? Неужели попал под обаяние твоих писем, даже ни разу не видя тебя вживую? Эрик, ты пленяешь совершенно незнакомых тебе людей, кудесник.

Как я могу сопротивляться этому, я не знаю. И, наверное, не буду.
Я жду тебя в своем поместье как можно скорее. Я устал не верить тебе, это слишком больно и слишком сложно оказалось. Я жду тебя, чтобы все выяснить все до конца.
Прошу, поспеши.

Эрик!!

Надеюсь, что это письмо ещё застанет тебя дома. Я схватился за перо сразу же, как только за Безилом закрылась дверь. Напишу тебе всё без предисловий.
Едва я отослал посыльного с предыдущим письмом, как дворецкий известил меня о прибытии гостя. Этот человек, по словам слуги, был невероятно взволнован, растерян и даже напуган, но, тем не менее, решительно требовал встречи со мной. А незадолго до того я попросил не нарушать мой покой. Правда, покоем это назвать сложно – я пребывал в таком жутком смятении, что не мог усидеть на месте хотя бы минуту. Но мне необходимо был побыть в одиночестве – впервые за последние месяцы я так этого жаждал!
Поэтому дворецкий сообщил незваному гостю, что я никого не принимаю, после чего тот человек чуть ли не набросился на него, прося, несмотря ни что, доложить о своём приезде. Он мотивировал сию срочность тем, что дело неотложное, и от этой встречи зависит моё собственное счастье. Поэтому вопрос должен быть немедленно разрешён. Слуга оробел от напора незнакомца и, решив всё же уведомить меня о его приходе, даже забыл спросить у гостя, как того представить.
Как ты уже понял, моим нежданным визитёром оказался баронет Шеррер. Я не знал, что и думать. А Безил прямо с порога моего кабинета принялся рассказывать мне обо всём.

Эрик… Я, верно, был слеп и глух. И моё чутьё меня подвело. В это трудно было поверить, но пришлось.
Эрик, мы с тобой оказались игрушками в руках… Демиана. Да, о нём ходит множество нелестных слухов, он не самая желанная персона на светских приёмах, но… теперь я знаю больше. Определённо, больше, чем ОН того хотел. Но я никогда бы не узнал этого, не попади мы с тобой в число его «жертв». Да, мы стали непосредственными участниками его жестокого эксперимента. В один роковой день ему пришло в голову вмешаться в нашу жизнь. Он давно за нами наблюдал издалека и знал, что мы пара. Господи, сколько ещё людей были настолько проницательными и усмотрели между нами связь, выходящую за рамки дозволенного в нашем консервативном обществе?! Нам надо было быть осторожней, сейчас я это признаю. Как легкомысленны мы были! Вот, возможно, и горький урок, наказание за нашу беспечность.
Как я понял со слов Безила, Демиан любит развлекать себя наблюдением за молодыми людьми в подобных обстоятельствах. Сталкивая их друг с другом, разбивая им сердца, он с садистским наслаждением упивается получившимися драмами, а то и трагедиями. Ему нравится выступать в роли кукловода и управлять судьбами своих марионеток.
Жутко это осознавать. Холод проходит по телу, и пальцы немеют.
Пьеса, которую намеревался разыграть Демиан, удивительно проста. «Приманкой» был Безил. Он должен был чётко сыграть роль соблазнителя – сначала – твоего, потом – моего. Что ж, в отношении тебя, как мне и неприятно это признавать, его игра принесла свои плоды. Мне всё ещё трудно тебя простить, как бы я этого не хотел. Но со временем я смогу, обещаю.
Безил свою задачу выполнил. И следом за ним на сцену должен был выйти сам Демиан. Эффектно получилось. Впечатляюще. Я был тотально очарован им.
Он действительно может завладевать помыслами людей – это дар, но волею судьбы он был дан человеку ужасному. Далеко не в благих целях он использовал свою необыкновенную способность. Сколько отношений он погубил? Скольким людям заморозил душу?
Но в нашей истории он не учёл одного – Безил человек другого рода, нежели он сам. Баронет Шеррер не настолько бесчувственен, расчётлив, хладнокровен. Да, поначалу он был готов сделать для Демиана всё, что угодно, потому что влюблён, безумно влюблён в него… Меня это открытие повергло в шок.
Что ж, Безила остаётся только пожалеть. Он достоин жалости, потому что в нём осталось ещё что-то человеческое. Ему хватило смелости всё же приехать ко мне и сознаться.
А каков Демиан!! Уговаривал меня встретиться с тобой, поговорить! Строил из себя сочувствующего друга. Какая двуличность! Какая игра! Как он, наверно, забавлялся про себя, глядя на мои страдания! Подбрасывал дрова в огонь терзаний. Боже, какое неслыханное коварство!! Ох, возмущение и гнев просто разрывают меня!
Прости, Эрик, что, не сдерживаясь, выплёскиваю на тебя все эти эмоции. Но лучше сейчас - в письме, - чем при личной встрече, которая, надеюсь, состоится в скором времени.
У меня в душе словно произошёл мощнейший взрыв! Не могу совладать с собой, покуда я один!
Прошу, как прочтёшь это письмо, тут же выезжай!

Я жду тебя. И я люблю.

Карл


P. S. Твой портрет сейчас у меня – его, оказывается, приобрёл Безил по указанию Демиана. Баронет Шеррер привёз полотно с собой, принеся извинения и сказав, что покидает страну, ища спасения от своей губительной любви.

В ночи забвенья, коротая время, вслух,
Стихи читаю, замедляя сердца стук,
Найти мечтаю, я тебя достойные слова,
И я страдаю, оттого, что понимаю, я - не прав.
Искать разгадок, и ответов более не стану,
Ты ведь просил меня молчать и я ослушался..
писать я перестану..
В душе своей, по краскам счастья выцведшим скользну,
И оттолкну любовь, позволив ей найти покой и отойти ко дну.








Я ранен был, стрелою полной яда,
Вину не искупить сполна- прощения не надо,
Я пленником судьбы, останусь здесь навечно,
В мерцании Луны, потухнет пламя свечки,
Ответ твой получив, я потерял сознанье,
С трудом восстановилось сбившееся дыханье,
Пусть будет нам уроком, в дальнейшем пребывании,
Что мало очень прока в подобном состоянии,
Не буду больше медлить, велю подать карету,
Дрожащими руками, сверну письмо я это.

Эрик!
Полно дурачиться, почему ты все еще не приехал? Не могу тронуться с места, по рукам связан хозяйственными обязательствами подумать только, эта рутина не дает мне воли! И вот теперь я места себе не нахожу и уже думаю, что что-то произошло. Разуверь меня в этом своим приездом.
Ты ведь не решил, что все, что произошло, способно навсегда расставить нас по разные стороны? Хватит играть в кошки-мышки, это так глупо, Эрик. Довольно месяцев разлуки.
Просто не томи, приезжай скорее! Ты просто обязан посмотреть на свой портрет, не скрывая эмоций, скажу, что это моя лучшая картина... Но масляные глаза портета не заменят мне твоих, помни. И гони своих лошадей, не жалея.
Я уже сотни раз прочел твое последнее письмо твои стихи великолепны, но нет больше сил читать их, не видя тебя. А ты, будто назло, томишь ожиданием! Не казни меня…
Я уже ненавижу желтые листы бумаги и темную кляксу чернильницы. Мне претит выводить неровные строчки, мое терпение меня покинуло.
Приезжай скорее, любимый.